Спектакль «Человек из Подольска» – о «маленьком» человеке и «больших» органах правопорядка.
Где: «Театр.doc» (г. Москва, Малый Казенный переулок,12)
Когда: 20, 27 марта в 20:00
«У меня просто возникла идея – странный допрос в полиции, где полицейские были бы совсем не такими стереотипным «ментами», какими мы привыкли их видеть», – так прозаик Дмитрий Данилов сформулировал суть своей первой пьесы «Человек из Подольска». Простой парень (уже понятно, откуда) попадает в московское отделение полиции «просто так» – совершенно, как ему кажется, ни за что. Однако у власть держащих есть свое мнение на этот счет. И на протяжении часа на наших глазах они будут в максимально нетипичной форме выставлять Николаю Степановичу Фролову обвинения разной степени адекватности.
Главный герой, несмотря на обладание всеми незавидными свойствами – прошу прощения за советскую искристость терминологии – «маленького человека», все же не обделен именем, что никак ему не помогло. Его можно было бы назвать какой-нибудь буквой N, но это бы придало и без того абсурдному и отсылающему к тысяче произведений (Макдонаха, Ерофеева, Кафки, Достоевского и прочих светочей) тексту совсем антиутопические оттенки. Так что наш герой – просто Николай Степанович Фролов.
Спектакль Михаила Угарова и Игоря Стама, поставленный около полугода назад в Театре.doc, – это такая смесь мема про «штраф за кражу сердечка», хтонической российской действительности с колесом паровоза на знамени и дымом промзоны в глазах. С русифицированными отсылками к творчеству Мартина Макдонаха (и даже на опостылевшие всем «Билборды», в какой-то степени соотносящиеся со спектаклем).
По абсурдности, взаимодействию полицейских и задержанного, по не пропадающему чувству дискомфорта, неразрешенного конфликта и напряжения текст Дмитрия Данилова отсылает нас к «Человеку-подушке» Макдонаха или даже к «Процессу» Кафки. По взятому курсу – на принятие мира в себе и себя в мире, по намерению пропагандировать исключительно любовь и благость в не самых подходящих для этого обстоятельствах – отсылка идет к, собственно, тем самым «Билбордам».
Занимательно смешивается опыт – российская обыденность на сцене (и вне ее пределов) и непрекращающееся в медиа-пространстве фигуры Макдонаха, с его настораживающей уже любовью к копам и какой-то неутешительной тенденцией делать двух из двоих полицейских хорошими.
Полицейские-интеллектуалы выполняют в пьесе исключительно просветительскую функцию, наставляя при этом главного героя на путь духовный, на путь гражданского исправления. Что не исключает постоянной демонстрации ими собственной власти. Хоть их тактика и строится на исправительных беседах с задержанными, в ходе которых без всяких пыток удается оставить попавших под обстрел «с чувством острой пустоты и никчемности собственной жизни», все равно есть в их приемах какая-то не вымышленная жестокость. Она-то и не дает зрителю отключиться от действия и расслабиться.
Пропаганда безапелляционного принятия всего окружающего как эстетически прекрасного все-таки работает только тогда, когда заключенные играют по правилам надзирателей. Это, с одной стороны, делает пьесу еще более абсурдной (потому что моментальные переходы от проповеднических интонаций к звериному оскалу «уголовки» хоть и по-своему обоснованы логикой, но все же каждый раз сбивают зрителя с толку). С другой же стороны такой ход не дает скатиться ни в макдоноховскую сказку о добрых полицейских, ни в московскую антиутопию с цветущей бытовой тиранией.
Спектакль стоит смотреть не только ради игры артистов – такой, когда ты забываешь, что и сам находишься в зрительном зале, - но и ради самого звучащего текста. Несмотря на простоту и не блестящую новизной монументальность основной мысли, сконструирована пьеса так, что всегда существует какое-то заигрывание со зрителем, наполняющее действие движением настоящей жизни. Автор как будто постоянно находится в диалоге с самим собой, с обеих сторон выдвигая справедливые аргументы. Так что, перебегая с одной позиции на другую весь спектакль, к финалу ты понимаешь, что единственного «верного пути» здесь нет, что нужно просто осмелиться сделать выбор в пользу чего-то одного.
Зрителю предлагается очень простая и удобоваримая мысль о принятии Реальности. Которая с большой буквы, которую надо и уважать, и любить, и трансформировать в том объеме, разности и обширности. Но все равно вряд ли кто-то на выходе поверит в то, что Подольск так же прекрасен, как Амстердам. И автор, очевидно, это понимает. А потому есть в пьесе Данилова что-то неизбежное. Как будто чуда не произойдет. Но верить хочется, конечно, всем.
Фотографии: Айжан Жакипбекова