На Малой сцене Театра на левом берегу Днепра продолжаются эксперименты. Очередным нестандартным спектаклем «левобережцев» после прихода нового руководства в лице Стаса Жиркова и Тамары Труновой стала вольная абсурдистская фантазия харьковского режиссера с репутацией радикала Александра Середина на тему новеллы «Я (Романтика)» Миколы Хвылёвого.
Когда: 7 сентября, 15:00
Где: Театр на левом берегу Днепра, Броварской проспект, 25
Пустая сцена, в глубине сцены стена, перед стеной пять грязно-белых параллелепипедов, в углу стены дверь. Пять мужчин в очках, в костюмах с пиджаками поверх маек, заходят в помещение и укладываются спать. Лежат, молчат, чуть похрапывают. После ну о-о-очень долгой паузы дверь открывается, появляется недовольная женщина, осматривается, хмыкает, выходит. Так повторяется три раза. Жаль, я не засек время и не могу точно сказать, сколько длился этот эпизод. По ощущениям, минут десять. На самом деле, думаю, вдвое меньше.
Публика на премьере собралась в основном профессиональная, опытная, ее такими штучками не удивишь, и все же пара нервных смешков по залу прокатилась. Дальше стало еще забавней: женщина наконец-то полностью вошла, устроилась на одном из параллелепипедов и принялась тихим речитативом исполнять проникновенную композицию «Побег» группы «Перевал». Если кто не знает, в этой песне рассказывается о том, как в 1962 году в Красноярске правильный пацан, только что перешедший с малолетки на взросляк, бежал с зоны, потому что сильно соскучился по матери. В результате парнишка остался без рук без ног, но мама все равно его очень любила.
Теперь самое время вспомнить, чему, собственно, посвящена написанная в 1923 году новелла Хвылёвого «Я (Романтика)». Идет война, герой-рассказчик сильно не в себе, он пачками расстреливает всевозможных врагов, но при этом терзается сомнениями и задается вопросом: можно ли оставаться человеком, будучи чекистом? Ответ дает сама жизнь: в силу революционной необходимости герой должен застрелить собственную мать. Что он благополучно и делает: надо значит надо.
Спектакль Александра Середина состоит из нескольких сцен, не имеющих прямого отношения к рассказу Хвылёвого, но пристегнутых к нему разными способами. Например, в парнишке-зэке из песни «Перевала», словно в кривом зеркале отражается матереубийца из «Я (Романтики)». В следующем эпизоде, когда условная исправительная колония сменяется условным детским садом, бородатые дядьки-актеры, изображая дошколят, зачитывают фрагменты из текста Хвылёвого. Связь между двумя дальнейшими сценами и литературным первоисточником неочевидна. Попробуйте найти ее сами – возможно, у вас это получится лучше, чем у меня.
Не сразу видно, что на одной из сторон параллелепипедов написаны буквы. Сначала из них выложат неприличное «ТРАХ», потом добавят в начале недостающую «С». Похожий прием Середин использует в финале, когда буквы на футболках трех актеров сложатся в «КВН», потом придет четвертый с «Д» – и получится вроде бы куда более актуальная для спектакля аббревиатура. С другой стороны, НКВД СССР с функциями тайной полиции был образован только в 1934-м, через 11 лет после написания «Я (Романтики)» и через год после самоубийства Хвылёвого. Ладно, посчитаем, что пресловутый НКВД выступает в спектакле как символ насилия при тоталитарной власти, и не станем придираться.
В финале Середин возвращается к Хвылёвому и отыгрывает трагическую концовку «Я (Романтики)». К «НКВД» присоединяется «Я», люди-буквы выплясывают под декламацию стихотворения «Молотки» («Витанцьовують, сміються/ Дзвінко, дзвінко молотки/ Про весілля революцій –/ Цоки-цоки-цокотки!»), выходит зажигательно и зловеще. Мама мертва, чекист не человек, революционной романтикой вымощена дорога в нравственный ад. Кроме очевидных выводов можно сделать еще сотни неочевидных: постановка Середина представляет собой торжество абсурдистской эстетики над скучной конкретикой и дает такой широкий простор для трактовок, что Хвылёвому и не снилось.
Фото: Анастасия Мантач